ЭТО ИНТЕРЕСНО

ЛЮДМИЛЕ ЧУРСИНОЙ — 80!

Ум, породу, достоинство не перешибешь ничем

Людмила Алексеевна Чурсина. Родилась 20 июля 1941 года в Сталинабаде (ныне — Душанбе). Советская и российская актриса театра и кино. Народная артистка СССР (1981).

 

Она сыграла сотни ролей в театре и кино, многие из которых стали классикой. Классическая до боли судьба большой актрисы, когда за миг славы и любовь миллионов платится самым главным – счастьем материнства и одиночеством.

 

«Я родилась в рубашке»…

«Знаете, я имею право сказать, что родилась в рубашке. Я появилась на свет в первый месяц войны, мама меня рожала в поле во время бомбежки. Хотя в документах написано место моего рождения Душанбе, но мама туда не доехала, а меня родила по дороге. Так вот родилась под бомбами и живу до сих пор. Разве не чудо?

Мой папа был военный, и мы проехали много мест, Родина его посылала в разные края и краины. Я ходила в школу в Тбилиси, хорошо говорила на грузинском языке. До сих пор обожаю грузинские песни.

Людмила Чурсина

Артисткой стать и не мечтала. Я была девушка серьезная и видела себя где-то в точных науках. Была жутко высокая, нескладная, с дикими комплексами. Тогда каноны советской красоты были иные: маленькие, сбитые бабенки, из серии «кровь с молоком». А у меня рост 178 см. Это мне казалось ужасом. Я постоянно сутулилась, ходила едва ли не в комнатных тапочках. Но характер всегда был.
Бог наградил меня шикарными ролями.

Сегодня я понимаю, что это самое настоящее актерское счастье сыграть Любовь Яровую, Анфису Козыреву в картине «Угрюм-река», колдунью Олесю по дивной повести Куприна. Тысячи актрис мечтают об этом, а мне все судьба сама дала.

Людмила Чурсина

За роль в картине «Журавушка» Людмиле Чурсиной был присужден  Гран-при Международного кинофестиваля в Сан-Себастьяне, который ей вручала Одри Хепберн. А приглашение в Голливуд. После картины «Журавушка» американские кинематографисты предложили советской диве многомиллионный контракт на съемки в 15 голливудских фильмах, но ей пришлось отказаться от предложения, мотивируя свой поступок незнанием английского языка. Но причина, конечно же, была в другом: с талантливой актрисой попросту не хотели расставаться в СССР.

 

Профессия перешибла материнство

Хотя за это я заплатила очень большую цену, профессия перешибла счастье материнства. Большей роли, чем мать, для женщины природа не определила. Я всегда радуюсь за актрис, которые рожают детей. А у меня, скажем так, не сложилось, но мне Господь всегда давал людей, о которых нужно было заботиться, потому у меня не было ощущения внутренней незаполненности. Мне всегда легче отдавать, чем брать, я обожаю дарить, и так дарить, чтобы меня в ответ ничем не одаривали.

Трудно ли красивой женщине достойно прожить жизнь в искусстве? Говорю без всякого кокетства: я себя таковой никогда не считала. Знала, что не уродина, но о красоте не думала никогда. Романов на съемках почти никогда не было.

Недавно была на Московском кинофестивале — это уже не мой праздник, я там больше половины народа не знаю. Столько молодых и хорошеньких: у всех декольте, спины, талии, волосы. Все на показ, все на продажу. Я подумала, поставь их рядом и через пять минут не поймешь, кто есть кто. 

Индивидуальностей нет, личностей нет. Что-то существенно важное вырождается в нас. Красота — это не носик, ротик, оборотик.

Поэт Николай Заболоцкий очень точно сказал: «А что такое красота, сосуд в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?». Если в человеке есть мерцающий свет или огонь, то он обязательно будет красив и притягателен. Возьмите Инну Чурикову, ее красавицей назвать нельзя. Но в ней такой костер внутри горит, что глаз от нее оторвать невозможно. Потому она и Инна Чурикова.

Любовь? Это не просто физика и желание, это гораздо более глубокое и бесконечное состояние и пространство. Хотя по молодости гормон кипел, а вместе с ним и страсть бурлила. Когда разводилась с первым мужем режиссером Александром Фетиным, на полном серьезе хотела утопиться, на мое счастье, мои метания на одном из ленинградских мостов заметил проходящий мимо мужчина, сгреб меня в охапку и привез домой.

Самая сильная любовь — это любовь к земле, где покоятся твои предки, где ты родился. Господи, какое это было счастье — приезжать к тем елям, которые выросли в два раза, как сладко было на душе приезжать в отчий дом.

После смерти мамы наступило безумное сиротство и одиночество, и не важно, сколько мне лет, сколько я мотаюсь по стране и сколько людей улыбается мне за день.

 

Как сегодня живу?

Да по-разному: бывает на разрыв аорты, бывает и застой венозный. Хороша середина, хочется замечать, как цветет сирень и как отцветает жасмин. Хочется по росе босиком пройтись, но не получается. Последний раз такая роскошь у меня была года два назад. Чаще живу в самолетах и поездах и не вижу, как отцветают саранки — и это все печалит. В моем возрасте жизнь уже не просто течет, а убегает. Хочется очень бережно к ней относиться.

 

Роли в кино?

Они все одинаковы, как дети в многодетной семье, но есть роль первая, с которой все и начиналось. Это шолоховская Дарья в «Донской повести». Она подарила мне первую награду на международном фестивале.

А работа с таким потрясающим актером, как Евгений Леонов, это же стоит очень дорогого! Его как мужчину заботило, что я выше ростом, и ему в кадре подставляли скамеечку. Однажды он мне отомстил: выхожу на съемку, вижу, рабочие роют яму на том месте, где я должна стоять. Спрашиваю: «Что вы делаете?». «Нам Леонов поручил», — отвечают. Евгений Павлович вышел и говорит: «Вот глубже ройте, ее туда поставим, не все время мне на скамейках стоять». Я встала в яму, и он стал даже чуть выше меня ростом, и по-моему, был доволен. Он замечательный был партнер, чуткий до неимоверности.

 

Голливуд?

Приглашали меня туда на трехгодичный контракт. Меня пригласили в Госкино и сказали, что пришло приглашение из Голливуда, и полушепотом добавили: «Ну вы же понимаете, что это невозможно, что нет такой практики, вот если был бы совместный фильм, тогда можно было бы подумать, а так нет. Вдруг это антисоветчина, провокация какая-нибудь, вас заставят раздеться в кадре?» А я про себя думаю: «Я уже вроде и раздевалась немножко».

Тогда был очень яркий период жизни, множество съемок. Работы просто через край, я об этом быстро забыла и сейчас не жалею, потому что самое бесполезное занятие на свете – это о чем-то жалеть.

 

Звание?

Я народную артистку СССР получила в 41 год. Это для меня была полная неожиданность. Помню, Игорь Дмитриев мне выразительно прочитал в газете указ Президиума Верховного Совета СССР. Я расхохоталась, подумав, что это его очередная шутка.

Я сегодня этого звания не стесняюсь. Почему я должна стесняться? Это была большая и неплохая страна, я снималась во многих ее уголках. Знаете, не отрекаются любя. Хотя главное – не звание, а когда имя становится фамилией. Как пример – Моцарт. Какие звания еще нужны?

 

Про комплименты и бриллианты

Мои близкие все ушли, а вот меня Бог для чего-то держит. Но мне есть ради кого жить, у меня есть племянник Леша. У него две дочери, старшая девочка инвалид-колясочник. Ножки не ходят, ручки не работают, но, слава Богу, что она интеллектуально благополучная.

Одна девчонка ей говорит: «А что ты не ходишь? Вставай, иди…»  Настя наша очень деликатная в этом вопросе, она как-то все вымученно улыбалась, а потом не выдержала и говорит: «Мать меня такой родила!..»

Душа за нее болит, в день своего юбилея я буду с ними. Мне хочется для Насти праздник подарить. Для Насти, а не для себя.

Сидеть на сцене заваленной цветами и слушать славословия в свой адрес совсем не хочется. Я ненавижу комплименты, когда их слышу, у меня лопатки на спине завязываются в тугой узел… Знаете, бриллианты хороши не в куче, а когда они в единственном числе. Это в полной мере относится  к комплиментам.

Кстати, я совершенно равнодушна к бриллиантам. Была в Якутии, на фабрике, где алмазы превращают в бриллианты.  Завели меня в небольшую комнату, там стояли алюминиевые кастрюльки, в которых хранились бриллианты.  Мне дали в руки полную кастрюлю с бриллиантами и разрешили в них запустить кисть руки. Верите, никаких эмоций! Ну не прилипают ко мне бриллианты, меха и прочая роскошь.

У меня в далекой молодости были единственные серьги с бриллиантами, но  у меня такая подвижность рук, что я нечаянно  вырвала серьги из ушей и больше никогда их туда не вдевала.

Комплименты лучше делать за спиной, но у нас принято за спиной осуждать. Так слаще.  Я знаю цену многим, часто было разочарование: когда ты нужен, тебя используют. Не скажу, что это больно, но неприятно. Я запрещаю себе на это обижаться. Прощаю я всех и желаю здоровья богатства и новых ролей. Не прощать – собственному здоровью вредить.

Часто бывает, что у человека цветной слух и абсолютная глухота души.  У меня был спектакль, в котором я меняла одиннадцать костюмов. Были коллеги, которые подходили после спектакля и говорили мне: «Ах, какие роскошные костюмы у тебя». Я вежливо говорила: «Спасибо» и наглухо закрывала дверь гримерной…

Я честно могу сказать, смотря на игру Риты Тереховой, что я бы так не смогла никогда в жизни. Мои  комплексы и сомнения всегда со мной, я никогда не скажу про чужую работу, что она дерьмо.

Людмила Чурсина

Ревность Андропова

Игорь Андропов? Это был мой третий муж…  Он был человеком очень закрытым, очень раненный всей ситуацией с отцом. Когда после смерти генерального секретаря ЦК КПСС Юрия Владимировича Андропова все друзья стали отпадать, как насосавшиеся пиявки…  Вроде бы банальная человеческая история: ты часто нужен ровно настолько, насколько можешь пригодиться. Но он не мог это достойно пережить. Игорь был очень умным и образованным, писал замечательные стихи. Он был человеком не очень здоровым физически.

Мы с ним одногодки. Он Лев по гороскопу, а я Рак, и было все непросто… У него была одна очень русская беда – алкоголизм…

Мы встретились с ним, будучи сложившимися, взрослыми людьми, каждый со своими душевными царапинами, и пазлы наших характеров не во всем совпадали. Семь лет я пыталась бороться за наш союз, но все равно его комплексы и его чувство ревности принимало болезненные масштабы и формы, которым я не могла противостоять.

Я даже готова была бросить профессию, чтобы ехать с ним, когда его направляли послом в одну из стран. Чтобы как-то утешить его самолюбие, я на афишах стала писать двойную фамилию Чурсина-Андропова. Потом поняла, что это слишком длинно, и осталась на своей девичей фамилии. У каждой терпелки есть свой конец…

От всех своих мужей я уходила сама, и уходила не на пустом месте. Каждое решение об уходе вызревало мучительно трудно и долго…  Если мужчина достаточно адекватен и умеет разложить причинно-следственные связи, то он сумеет все понять и простить.

Когда уходила, то у меня было ощущение, что как-то все обязательно образуется. Мыкалась, снимала углы, жила у черта на куличках, потом все как-то приходило в норму.

…Большинство своих фотографий я уничтожила, мелко-мелко изрезала и отдала приятельнице, она их сожгла. Наши фотографии никому, кроме нас, по большому счету не нужны, да и по малому тоже… Правда, одна поклонница собрала целые альбомы моих фотографий. У меня рука не поднялась сжигать, и я сдала их в театр.

Когда мы с Игорем Андроповым разбирали квартиру после смерти его матери Татьяны Филипповны, то ее сосед, один очень известный литератор, попросил книжные полки. Сказал, что у него очень много книг, а полки у Андроповых были большие и удобные. Игорь пообещал ему эти полки, но попросил подождать несколько дней, нужно было решить кое-какие дела.  Потом он заболел, а литератору очень хотелось заполучить эти стеллажи, и он уговорил бывшего охранника семьи Андроповых открыть квартиру.

Спустя несколько дней, когда мы вошли в квартиру, то увидели жуткую картину, весь пол был завален семейными фотографиями Андроповых, на многих их них были следы от грязных сапог. Посторонние люди топтались по чужой памяти… Вот ровно в ту минуту я поняла, что наши фотографии, кроме нас, никому не нужны и не интересны.

Людмила Чурсина

«На Новодевичье не хочу»

Я озабочена тем, как мне лучше написать завещание, где упокоить мое продолговатое туловище. Вот когда я буду писать такое завещание, то обязательно укажу одного человека, которому запрещу приходить  на собственные похороны.  Лицемерие этой дамы я услышу даже лежа в гробу. И перевернусь…

На Новодевичьем кладбище  не хочу лежать,  на Ваганьковском тоже.  Суетно там…

Хотелось бы с родителями рядом упокоиться. Боже сохрани, чтобы у моего гробы звучали какие-то речи – это все ненужная смесь пафоса и вранья. Кто любит, тот будет горевать молча, а оттого еще и более искренне. Мне хочется, чтобы о моей смерти знали только близкие люди. Но догадываюсь, что ваш брат журналист все разнесет. Против этого я противостоять не смогу, но воля отошедшей была именно такая. Тихо и не публично… (грустно улыбается).

Человек  же существо безмерно эгоистичное и эгоцентричное. Зависть, помноженная на злость, творит бездну страшных явлений на Земле.

Зло оно более действенно и более агрессивно. Но хочется надеяться, что добро все-таки более весомое и более сильное. Наш мир будет держаться ровно до той поры, пока этот баланс соблюдается. Как только чаша зла начинает перевешивать, то случаются всякие беды, трагедии и даже войны.

Когда меня спрашивают, с кем я живу, я всегда отвечаю, что последние девятнадцать лет я живу с хронической обструктивной болезнью легких и царем ветров Эолом. В моей однокомнатной квартире нарушена вентиляция, и постоянно воет ветер в вентиляционных решетках.

Болезнь легких – это моя расплата за более чем полувековое курение. Это моя самая большая слабость в жизни, я никак не могу избавиться от этой пагубной привычки.

Квартира у меня небольшая, но зато ее легко убирать, все равно большую часть жизни провожу в разъездах и на кухне. Я жила и в пятикомнатных квартирах, но, поверьте, счастье измеряется не количеством комнат.

 У меня нет машины,  я езжу на метро и много хожу пешком. Обычно я лечу, но иногда иду тихо и всматриваюсь в эту жизнь и в людей.  В метро, если тебе резать голову, то никто не узнает и не заметит: все сидят, уткнув носы в айфоны и айпады. Хотя бывает, что подходят люди и говорят: «Спасибо вам». Скрывать не буду, приятно. Не зря значит, я эту землю топчу…

Жизнь на дворе?

Думаю, что я ее понимаю… Как-то с Николаем Николаевичем Дроздовым мы вели один вип-концерт. В зрительном зале сидели дамы с букетиками голландских фиалок – роскошь неимоверная, много политиков, депутатов Госдумы. Думаю: что это я ведущая и ведущая, артистка же я в конце концов! Беру в руки микрофон и начинаю: «Советники мои воруют, роскошь непомерную себе позволяют, народ нищ и пьян. Вновь назначенный молодой человек накрал за три месяца столько, сколько его предшественник за пять лет». Слышу, по залу нервный шепот, шушукаются: «О ком это она?»

Я закончила и говорю: «Дамы и господа, вам был предложен монолог Екатерины II, из спектакля «Императрица». Монолог основан на исторических документах и письмах царицы». По залу пронесся вздох облегчения…

 

Узлы последние

Чего еще хочется от жизни? Хочу, чтобы она не разбила то, что я созидала, боюсь, чтобы время не разрушило память.

Как больно было видеть, когда Людмила Ивановна Касаткина или Нина Афанасьевна Сазонова на сцене начинали забывать текст, каким ужасом и беспомощностью наполнялись их глаза.

Если со мной случится подобное, на второй день уйду из театра.  Категорически нельзя быть смешной и жалкой. Категорически!

У возраста есть свои издержки, но главное, что я  вижу, хожу и мыслю. Хотя тело требует иногда починок, но самое важное, чтобы душа не скукожилась. Поверьте, последние узлы развязываются очень просто. Жизнь же штука гормональная, как только гейзеры в жилах начинают утихать, тогда и начинается настоящее творчество. Все уже испытано: душа, тело, каждая его клетка все помнит.  Когда кипяток в крови пригасает, то приходит больше серьёза, глубины и сосредоточенности. Ведь ум, породу, достоинство не изболеешь, не перешибешь ничем. В том числе и возрастом.

 

От всей души поздравляем с замечательным юбилеем любимую актрису и красавицу, образец творческой неповторимости Людмилу Чурсину с пожеланиями здоровья-здоровья-здоровья, счастья и востребованности в такой нужной профессии, которой она до сих пор предана.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *